[ZaraZZZa@]

- Ребята, у меня только папиросы, я могу вам дать одну.
Парень, который подходил к нам, ухмыльнулся, засунул руки в карманы джинсов, прохрипел носом и сплюнул папе под ноги желто-зеленую соплю. Она упала в десяти сантиметрах от папиных ботинок и сразу стала покрываться тающими снежинками.
- Я те русским языком сказал - стой, хуль ты сразу не остановился, - парня покачивало, и пахло от него, как от сантехника дяди Коли с четвертого.
- Не ругаться при ребенке! - от того, что папа резко повысил голос, двое парней, подбежавшие к первому, даже немного отодвинулись.
- А ты чё, борзый, что ли? И чё ты мне сделаешь? Табаком из папиросы в глаз попадешь, как с плювалки? - парни загоготали. - Ты, б..., интеллигент x..., быро дал сюда кошелек. Или ты так не понимаешь? - парень засунул руку в задний карман брюк. И оставил её там. - б..., давай по-хорошему, а то тебя щас попишем и выб... твоего.
Второй парень быстро подошел ко мне с боку и схватил за шиворот. Папа перехватил его руку и тогда тот, с рукой в кармане, вытащил нож и сунул его папе в лицо.
- Стоять сука, кому сказал.
- Хорошо. - папа приподнял руки. - Сына отпустите. - и полез рукой во внутренний карман. Папа посмотрел на меня искоса и сделал едва заметный жест глазами - беги, мы так все время делали, когда бегали наперегонки в парке. Но я не мог. Я весь дрожал, мне казалось, что кто-то очень большой и злой взял меня за сердце узловатыми корявыми руками и держит на месте, не давая ступить и шагу.
Доставая кошелек, папа уронил его на снег. "Ты чё, поднял, сука!" закричал тот, который с ножом, и папа наклонился, и выпрямляясь, схватил его за руку с ножом, а второй рукой резко ударил куда-то под голову, в шею, и парень квакнул, поперхнувшись , его голова дернулась, ноги повело, и он стал падать назад. Папа повернулся к тому, который держал меня и замахнулся кулаком. Я почувствовал, как державшие меня руки ослабли, и заорал - "Папа! Сзади!", но было поздно, потому что третий из напавших на нас схватил папу руками за шею и стал душить его сзади, заваливая на себя.
Папа обхватил его за руки, резко присел, и перебросил через бедро на землю.
Я понял, что сейчас все будет очень плохо. Папа не мог разделаться с повисшим на нем парне, а второй в это время достал что-то из кармана куртки, щелкнул кнопкой, и с ножом в руке дернулся к папе. Я прыгнул на него сзади, и обхватил его за ногу, и вцепился зубами в твердый синий коттон джинсов. Мне уже не было страшно - не трогайте моего папу, не трогайте моего папу. Когда он двинул меня по голове рукой с зажатым ножом, я ощутил удар, меня как будто хлестнули по лбу эдектрической плетью, и что-то теплое побежало у меня по лицу. Посмотрев вниз, я увидел, как густые капли крови падают на снег прямо из меня. Мне даже не было больно, только как-то…странно. Как будто мне все снится. Лежа на снегу - кровь текла из моего лба в белое, и впитывалась, текла и впитывалась, я видел, как папа выбивает ударом ноги нож из руки нападавшего, как он обхватывает его руками за шею и резко, с хрустом, поворачивает её по часовой; как он поднимает нож и бьет им в живот второго; как он подходит к третьему и, пока тот не успел заорать, взмахивает рукой с зажатым ножом у того перед лицом, и как сразу за папиной рукой брызгает красная струйка, как летом из поливального шланга, когда он рвется, и дядя Коля-сантехник обматывает место разрыва синей изолентой. Как папа подходит к отползающему с красным следом по снегу верзиле и берет его за волосы, и оттягивает на себя голову, и коротко проводит рукой под горлом, так, как он это делал, когда мы ездили в Ивановку за грибами. Как папа оттирает нож снегом, затем снятым с одного из парней шарфом, как он отбрасывает далеко, в снег, нож, и идет ко мне, и поднимает меня на руки, и говорит, что все будет хорошо, и просто царапина, и доктор обработает йодом и зашьет, и будет совсем не больно - ну, только чуть пощиплет.
В больнице папа сказал, что я напоролся лбом на натянутую в лесу проволоку. Врач предложил папе сделать мне наркоз - восемь швов, все-таки. Папа сказал, что его сын выдержит. И я выдержал. Только потом, когда папа на руках нес меня к дому, я заплакал, уткнувшись носом в его плечо. Я плакал, и не мог остановиться, а папа похлопывал меня по спине, и говорил, что ничего, сынок, все будет хорошо, все будет хорошо…
Когда мы подошли к дому, он поставил меня на ноги, и слегка присел, чтобы оказаться со мной лицом к лицу:
- Сын. Это была шпана. Быдло. Мусор. Не люди. Хуже - когда промолчать. Хуже - спрятать глаза и пройти. Хуже - не заметить и уверять себя через три минуты, что не надо связываться, правильно, что отдал. Всегда наказывай наглость. Всегда карай быдло. Помнишь, по телевизору, дядя Миша Ножкин пел - "Добро должно быть с кулаками". Иногда с ножом, сына…Иногда с ножом.
Я смотрел на него, и в горле у меня ходил комок от гордости, от того, что мой папа - настоящий герой, как Зорро, как Виру и Виджай, как Штирлиц. И папа - зачем же ты говоришь мне все это, ведь я тебя люблю, ведь ты поступил как герой, ведь вот так - и надо делать, ведь этому и учат все на свете книжки…
Я больше не видел папу. Через два дня он уехал в Монголию, в Чойбалсан. Его перевели давно, он не решался мне сказать об этом. Через два месяца папа умер от пневмонии - он простудился, когда грузовик с солдатами ушел под лед, а он помогал им выбираться -одному, второму, третьему, всем. Мы не приехали на похороны - мама занималась переездом в Свердловск, где я прожил следующие девятнадцать лет.
……………
Портрет отца висит на стене рядом с моей кроватью. Улыбаясь, он смотрит на меня лейтенантом из далекого 1969-го. Я прячу взгляд. Мне случалось в жизни - промолчать, пройти. Я не связываюсь. Я бескулачное добро.
Когда папа умер, ему было тридцать три, как мне сейчас. Но мне кажется, я уже никогда не стану таким взрослым, таким настоящим, как был он. Часто я просыпаюсь ночью, мокрый от слез и пота, и выныриваю из сна, где я закричал-таки - "Папа, не уходи!", и догнал его, и он поднял меня на руки, и засмеялся, и глаза сощурились добрыми морщинками:
- Ну что ты, сынок… Конечно, не уйду…