[Cr@zy]

эт не сТишки... эт немНого другое... мож кому что нравИтся... пишите...

ЖЕНЩИНА-ЛОНДОН

Юлия Севан

... Она тоже оказалась Нью-Йорком! – с горечью подытожил он, яростно вдавливая окурок в мое любимое фаянсовое блюдечко.

Я его понимала. Нью-Йорком оказывались все его женщины. Дело было в том, что Черемушками он, конечно, и сам не интересовался, настоящие Парижи выбирали других, а Лондон... Он Лондоне он мечтал, на встречу с ним надеялся, прозревал туманно-альбионные черты в случайных незнакомках, которые при ближайшем рассмотрении или более тесном знакомстве неизменным и роковым образом приобретали, увы, вид совсем других городов и весей...

Я задумчиво смотрела, как он в рассеянности откручивает листья у лимонного деревца, любовно пестуемого мною последние восемь лет, и предавалась воспоминаниям... Тогда, при первой встрече, он мне сразу не понравился. Во-первых, он был не один. Во-вторых, я тоже была не одна и даже замужем. А его дама... Она мне совсем не понравилась. Гибрид Парижа и Нью-Йорка, как выяснилось позже.

Потом я как-то между делом развелась, мы снова встретились и он опять мне не понравился. Он был в расстроенных чувствах, чего я терпеть не могу. Пришлось утешать, а уж это я просто ненавижу. И исключительно в результате упомянутого эмоционального и умственного расстройства он поплелся меня провожать. Но жалела я об этом недолго, потому что уже между второй и третьей остановками троллейбуса услышала об оригинальной системе, расставляющей по порядку всех женщин, всех моих подруг, приятельниц, соперниц и противниц.

- Некоторым, - страстно говорил он, - нравятся женщины, у которых очаровательно пустая, покрытая шелковыми локонами головка и прелестное личико, не обезображенное интеллектом. Они лукавы, игривы, нежны, коварны, непредсказуемы... О, это, конечно, Париж. Но мне нужно не это, не это.

С ужасом и жалостью смотрю я на несчастных обитательниц Черемушек – бледных монстров в застиранных юбках от Москвошвея, в китайских блузках, с облупившимся лаком на покрасневших от стирки руках, с затравленных взглядом и безнадежным выражением лица...

Я в панике шарахаюсь от виндзорских насмешниц, от соблазнительных несмышленышей, жестоких и юных лолит, ярко накрашенных, жующих "Дирол" без сахара, стайками голодных пираний проносящихся мимо...

Но иногда, иногда какая-нибудь женщина кажется мне Лондоном. Женщина-Лондон... Как я ее представляю себе? Внешность весьма привлекательная, но не броская. Одета с безупречным вкусом, но и с изюминкой. Умна и тактична, но наделена тонким чувством юмора и всеобъемлюще иронична. Все понимает, проницательна, но неназойлива. Поддерживает разговор на любую тему или прекрасно, красноречиво молчит… Спокойна и сдержана, но в глазах – чертенок, понимаете? Независима, но не феминистка. Молода, но искушена и мудра. Образована, но не синий чулок. Сексуальна, но не вульгарна. Общительна, но не сплетница. Верна, но никогда не скучна. Уважает мужчин, а любит – только одного. Меня!

Я перевела дух. За исключением последнего пункта, портрет был точен – это же я! И наконец-то нашелся мужик, который это понял! Боже милостивый, а ведь он-то мне совсем не пришелся... Ну-ка, посмотрю повнимательнее, что он из себя представляет? Так, ботинки почти чистые, брюки плюс-минус в порядке, куртка дешевая, но сойдет, шатен (жалко, солидаризируюсь с Хмелевской и предпочитаю блондинов), прическа терпимая, лысина небольшая, лицо... Мда. Ну ладно, тоже сойдет. Главное, чтобы человек был хороший.

Я томно вздохнула, потрепетала ресницами и в лучших традициях худшего кинематографа проговорила: «И что же, Вы нашли такую женщину?», ожидая, что он или смутится и лихорадочно покраснеет, или властно заключит меня в сильные нежные объятия.

- Нет, - ответил он раздраженно, и я очнулась от грез. Тоже мне, сморчок на палочке. Лондон он захотел, понимаешь ли. Черемушки ему, видите ли, не подходят. На себя бы посмотрел! Тут я заметила, что сморчок, оставаясь в блаженном неведении относительно метаморфоз, которые происходят с ним в моих глазах, продолжает что-то вещать. Я невольно прислушалась.

- С первого взгляда не определишь Нью-Йорк. На первом свидании почти все женщины волнуются, смущаются, хотят показаться нежнее или, напротив, увереннее в себе... Ее можно принять за повзрослевшую Виндзорскую женищну, за раздраженный, уставший Париж или даже Лондон. Но стоит дать ей понять, что ты проглотил наживку, как женщина-Нью-Йорк показывает свой подлинный облик. Она оказывается утомительно настойчивой, шокирующе раскованной и невероятно активной. Она уверена в каждом своем слове, видит тебя насквозь и ценит себя на вес золота. Она жестоко информирует тебя о том, что эпиляция унижает женщину, а эякуляция дискредитирует мужчину. Она способна решительно и твердо взять в свои руки развитие ваших отношений, свою и твою карьеру и твое мужское достоинство – в обоих смыслах, и также легко может властно переломить нежелательную тенденцию, трудную ситуацию и твое мужское достоинство, тоже в обоих смыслах! И если, изнемогая, ты осмелишься робко возразить, что не всякая пауза должна быть заполнена словами, не всякий вопрос должен немедленно получить ответ и не каждая проблема исчерпывается одним правильным решением... С торжествующим криком, недрогнувшей рукой она нанесет тебе победитовым макетом статуи Свободы меткий удар в голову, солнечное сплетение или мужское достоинство и строевым шагом покинет место происшествия...

Он гордо выпрямился и умолк. Я тоже молчала, мстительно подсчитывая баб, разделанных под орех, раздавленных и уничтоженных этой тирадой. Да, при всех своих недостатках этот тип был бесспорно хорош способностью однозначно укреплять мое справедливо высокое мнение о себе и не очень высокое – Другой Женщине. Пожалуй, с ним стоило поддержать знакомство. И я поддержала.

...От лимонного деревца остался жалкий измочаленных пенек. Он нервно огляделся и, с облегчением схватив некстати подвернувшуюся вилку, начал методично ковырять французскую скатерть. Душераздирующая повесть продолжалась, обрастая новыми потрясающими подробностями. Сквозь меня, дочь стекольщика, он продолжал смотреть в голубую даль, а его трагическая личная жизнь представала передо мной рельефно, словно свежий кочан цветной капусты. И тут, на самом интересном месте, я не выдержала.

- Послушай, - ядовито поинтересовалась я, - а не приходило ли тебе, совершенно случайно, в голову, что вас, мужчин, тоже можно привязать к политической карте мира, сориентировать, так сказать, на местности? А? Какие имено! Верона, Тараскон, Рио-де-Жанейро, Курск, Урюпинск, Габрово, Одесса и Жмеринка, наконец, Ростов-папа, Люблино и Реутов! Где он, утонченный, ироничный, нежный и сексуальный интеллектуал из Кембриджа, тот, что достоин руки и сердца твоей прекрасной англичанки? А хотя бы из Санкт-Петербурга, где он тоже? Нет же, все попадаются, в лучшем случае, дон-кихоты ламанчские да сыновья турецко-подданных!..

Он грустно посмотрел на меня. Было очень заметно, что моя скромная, изысканная кофточка-букле бутылочного цвета кажется ему все более звездной и полосатой. Он не стал вступать со мной в дискуссию, он был выше этого. Задумчиво сверкнув лысиной (и честное слово, она была не такая уж большая), он поднялся с кресла, скорбно откланялся и ушел навсегда. Впрочем, я не жалела, не звала и, как легко догадаться, не плакала.

Закрыв дверь, я вернулась в свою обставленную с безупречным вкусом комнатку и внимательно посмотрела в зеркало. Умная, тонкая, очаровательная женщина-Лондон спокойно и дружелюбно глядела на меня, еле заметно улыбаясь.

За окном вечерело, клубился густой туман, чуть слышно плескалась Темза. Биг Бен печально провозглашал время вечернего чаепития.