[Тина]

- Спросить можно? - рекурсивно полюбопытствовал отец Паисий. Господин полицмейстер, протянув руку ласкавший урчащую болонку, отвлёкся и ответил: "А?"

Отец Паисий счёл звук дозволением:

- Вот это... собака же тварь бессловесная. Если я её стукну с приговором, мол, пшла отсюда... - На лицо господина полицмейстера, дёргавшееся при словах "тварь", "стукну" и "пшла", было больно смотреть. - Это экстремизм? - Господин полицмейстер с видимой душевной натугой кивнул. - А вот она же... она же просто кусает и рвёт, не говорит ничего, она и слов-то не знает, животина-то дикая, просто жрёт и гадит... ей же как экстремизм-то приписать?..

- Мы не занимаемся приписками, святой отец! - взорвался господин полицмейстер. Болонка жалобно заскулила и попробовала бежать с кресла. - Мы караем преступление! Любой представитель нашего многовидового населения, уличённый в экстремизме, будет покаран!.. Любой неуличённый покаран не будет!.. Ибо законность!.. Стабильность!.. И правопорядок!.. Как говорит!.. Суверен!!.

Отец Паисий вздохнул и ещё сильнее ссутулился, бессмысленно тормоша предложенные бумажки и шурша ими о бороду. Господин полицмейстер это заметил и, по-видимому, счёл, что его умение работать с людьми принесло ожидаемые плоды.

- Святой отец, - начал он столь же громко, сколь и проникновенно. - Всё ещё можно исправить.

В руках отца Паисия бумажная стопка расползлась, из-под листков с точной и взвешенной речью Суверена выглянули какие-то полуофициальные списки под заголовком "Нормы утруски при конфискации", мелькнул благодарственный адрес от заморской молодильно-холодильной фирмы с выражением восхищения лично господину полицмейстеру за бесперебойную поставку трансп.. траспла... сложного слова отец Паисий не разобрал, отвлечённый пылом собеседника:

- ...представьте себе. Пышные, очень пышные похороны... Ваше публичное раскаяние. Вы закапываете тело невинной жертвы в землю, своими руками воздвигаете обелиск, и этими самыми сбитыми в кровь руками высекаете на нём надпись... Ветер развевает вашу шевелюру...

Отец Паисий удивлённо воззрился на господина полицмейстера. Тот открыл полузакрытые глаза и досадливо поморщился, отрясая излишнее вдохновение:

- Да, не вовремя вы облысели... Это, знаете ли, сейчас рассматривается как признак неблагочиния.

Священник хотел было напомнить, что и городской голова, да и забирай выше! - сам Суверен не то, чтобы... впрочем, тут отец Паисий опять одумался.

- Да, да, - скорбно кивнул господин полицмейстер. - Есть такие, которые намеренно. Желая подчеркнуть свою непринадлежность к нашему многовидовому народу. А вы думаете, законы с кондачка пишутся?.. Послушайте: может быть, парик?.. Будут столичные иконографы, вы попадёте в газеты... Волосы станут романтично виться по ветру...

Болонка шлёпнулась на паркетный пол и с ленивым цоканьем стала обходить кабинет.

- Надпись мы сделаем заранее, замажем какой-нибудь непрочной смесью... Дадим вам долото... - Вдохновение вновь сгустилось вокруг господина полицмейстера. - Наш погибший согражданин был приписан на прокорм к вашему дому?..

- Да я их не различаю, - сорвался отец Паисий. - Зверьё и зверьё.

- Твари божьи, - поправил господин полицмейстер, с великим и давно чаемым наслаждением ставя попишку на место. - Надпись, надпись... первая строка должна отражать вашу непросвещённость, устарелое мышление в категориях обладания по отношению к иным, непохожим на нас представителям нашего многовидового народа. О! Да!.. "У меня была собака"! Именно. Затем надо показать, что вы не потеряны для терпимости, что это милое существо...

Отец Паисий вспомнил громадного зверя чёрной масти, трепавшего едва научившегося ходить ребёнка и только распалявшегося от надрывных криков маленького человечка. Слюни божьей твари, капавшие в пыль, тут же сворачивались в вереницы грязных шариков. Священник тогда ударил животное ногой, и, когда оно отбросило дитя и отскочило, готовясь наброситься на человека, отец Паисий выпалил в милое существо из обоих стволов.

- "Я её любил!" - провозгласил господин полицмейстер. - Да, любовь, которая побеждает всё. Дальше надо бы что-то такое, конфликт какой-нибудь...

Отец Паисий из-за поднятых к лицу листков смерил придирчивым взглядом расстояние до полицмейстерской шашки, но одумался в очередной раз и в тихой молитве попросил прощения у Господа.

- Дешёвый конфликт! Такой, чтобы сразу стало понятно несообразие вот этого приступа межвидовой ненависти, экстремизма этого вашего, что-нибудь такое, выеденного яйца не сто... "Она съела кусок мяса". - На лице господина полицмейстера, деятеля почти столь же прогрессивного, сколь и городской голова, образовалось такое довольство собой, какое у людей негосударственных бывает разве что в нужнике. - Да, и никак иначе. И вот дальше!.. дальше начинается акт покаяния, связанный в первую очередь с признанием самого факта преступления, с прямым и грубым: "Я. Её. Убил." А затем...

Отец Паисий молча ткнул носком ботинка в болонку, обнюхивавшую подол его рясы. Болонка наполовину отскочила, наполовину откатилась и визгливо затявкала. Господин полицмейстер молчал несколько долгих, очень долгих секунд. Его жирные кулаки сжимались и разжимались.

- Пристав! - с привизгом, в тон не перестававшей тявкать согражданке, выкрикнул господин полицмейстер. Названный явился, стукнув дверью где-то за спиной отца Паисия.

- Обратно! В камеру его! - господин полицмейстер с треском вырвал бумагу из рук священника, свободной рукой растягивая ошейник. Отец Паисий подумал, что зверьё как раз ошейников не носит, слюну оно хотело ронять на местные условности. Священник с достоинством поднялся и заложил руки за спину.

- Не убоюсь, - сообщил он господину полицмейстеру. Тот обессиленно плюхнулся в кресло и махнул освобождённой от бумаг рукой:

- Завтра поговорим. И учтите, столичные иереи замену вам пришлют по первой нашей просьбе, так что не обольщайтесь. Суверен во всякий праздник со свечой в церкви.

- И Халзан-бобродёр с ним, - безотчётно вырвалось у отца Паисия, не успевшего одуматься на сей раз. Лицо господина полицмейстера с неслыханной быстротою стало патриотическим вне пределов разумного:

- Я не потерплю!.. Вон!..

Ведомый приставом, отец Паисий вышел вон и был, несломленный, препровождён обратно в подвальную камеру. Господин полицмейстер успокоил болонку, качая её на руках и скармливая согражданке маленькие кусочки мармелада. Затем он уложил согражданку обратно на кресло и принялся составлять письмо городскому голове с уверениями в том, что углубление диалога культур, над которым сейчас работает полицейское управление города, пройдёт без сучка и задоринки.

Подумав, во избежание нежелательных ассоциаций господин полицмейстер зачеркнул слово "сучка" и в чистовике его не употребил.