Посвящается Павлу Прокофьеву…
Я от всего сердца желаю тебе любви…
И благодарю тебя за Цветочную Улыбку`1999…
ОН ДАРИЛ УЛЫБКИ ЛЮДЯМ
Как рождается волшебство? Как рождается радость? Как рождается любовь? Как рождается счастье? Как рождается живая целебная тишина? Чем дышит твоя душа? Что слушает твоё сердце? О чём ты мечтаешь, глядя в небесные глаза? О чём ты думаешь, когда крохотная росинка улыбается тебе в траве? Какого цвета твой голос? Какие сны видит твоя любовь? Где остались твои детские мечты? Ты нашел тех, о ком раньше заботился и всегда вспоминал в снах? Как часто ты разговариваешь со своей душой? А какие мелодии она поёт тебе? Где ты? Кто ты? Зачем ты пришёл в этот мир? Веришь ли ты снам, просыпаясь посреди ночи и вспоминая полётЧто ищешь ты? Что находишь ты? Что отдаёшь встречающимся на твоём пути? ? Какой рассказ ты желаешь оставить Жизни?
Подумай об этом…
Искусство создавать улыбки стало редким в наши дни. Хотя ценилось оно в любые времена. Очень давно, когда впервые родилось искусство сотворения улыбок, мастера из уста в уста передавали своё тонкое знание. Они его нигде не записывали и не потому, что его нельзя записать, а потому что оно теряло свою силу, если передавалось каким-либо иным способом. Только душа мастера наделяла это знание силой. Могущественной силой, которую некоторые люди пытались обратить во зло. И чтобы этого не случилось, мастера приняли решение удалиться из мира. Нет, они не бросили занятие. Они ушли в свои миры, изредка появляясь в нашем, когда кому-то срочно требовалась поддержка. В помощи они никому не отказывали. Это было их основной работой в любом мире, и выполняли они её безупречно.
Сейчас же редкий смельчак отваживался посвятить собственную жизнь искусству создавать улыбки. Мастера не делились своими знаниями с любым желающим. Они взимали высокую цену за свои знания, и тот, кто вступал на сей путь, должен был посвятить ему всю жизнь. Посвятить всего себя – значит прожить жизнь иначе, чем остальные люди, занятые другими мирскими делами. Улыбки – это единственное, на что можно серьёзно потратить жизнь. И кто готов это сделать, становился мастером. Такой мастер не принадлежал даже самому себе. Он протягивал весь мир сквозь себя, пропускал через душу людей, события, всякий раз находя во всём прекрасное. А как иначе творить улыбки, если не замечать в простых вещах волшебство?
Он держал магазин улыбок. Впервые с одним из самых красивых искусств он познакомился будучи ребёнком. Тот день показался ему слишком длинным, почти одна прожитая жизнь. Он помнил их лица: светлые, солнечные и пространство вокруг них немного качалось, словно они сидели на огромных качелях или парили в невидимом океане. Они не умели говорить. Вместо речи звучали мелодии. Тысяча колокольчиков, а в сознании разливалась чехарда разноцветных бликов. Так из души в душу ему передали тонкий язык чувств, самый древний и могущественный, на котором общаются все живые существа во Вселенной.
Его магазин был неприметлив. Маленький домик из светлого дерева, под самой крышей которого висела табличка без слов. Он чувствовал с детства, что тот, кому по-настоящему нужна помощь не будет искать мудрость слов. Достаточно маленького знака или символа. Его символом на табличке стал тотем солнца. Кто нуждался в помощи, сам находил к нему вход.
Улыбки он творил непохожими друг на друга даже если заказы совпадали. За каждую улыбку он брал различную плату. Материальные ценности он не ценил. Кому-то улыбка обходилась в посаженный цветок на лужайке, кому-то в высветление одиночества случайного прохожего, другим в очищение сердца от боли или скорби. Особенность платы заключалась ещё и в том, что говорил он цену после сделанного заказа. Ведь если ты готов, стоит ли вопрос о цене?
Он шил улыбки кустарным способом. Каждый вечер, когда оставался наедине с миром. Был лишь он, мир, огромный и такой маленький, что помещался в детскую ладошку. Он шил улыбки на закате. Швейной машинки у него не было, потому что столь тонкая работа требовала прикосновение рук, посредством которых он передавал то, что чувствовал в душе. Свой мир. Завуалированный странными орнаментами на улыбках, что рождались у него под утро. Его орнаменты нравились всем, вот только их смысл никто не мог разгадать, кроме него самого. Улыбки он развешивал перед рассветом, чаще всего на протянутые паутинные нити, иногда на солнечные лучи, которые он с детства научился привязывать к собственному сердцу. Подчас его забавляла сия картина. От его сердца к солнцу тянулись невидимые нити. На них он и развешивал свои творения, чтобы они не потерялись, чего он больше всего боялся. Улыбкам после создания требовался покой. За это время они наполнялись тишиной, умиротворённостью природы и его сердечными чувствами. И мелодией, что он слышал постоянно.
Он никогда не сшивал улыбки нитками. Нитки весьма грубый материал, потому для шитья подходили воздушные потоки, иначе улыбку невозможно было бы носить. Она тяжелела во много раз, если её шить нитками. Да и нитками он никогда не запасался. Чувства – вот его главные инструменты. Арсенал его чувств походил на небесную палитру, где извечно прекрасное менялось на глазах, будто в калейдоскопе солнца, потому улыбки всякий раз получались абсолютно разные. Даже самые взыскательный клиент уходил от него довольный.
Ему очень нравилось шить улыбки радугой. Радуга очень благородный материал. Можно выбрать любой понравившийся цвет, слегка подкрасить душой, добавить звездный блеск. Эти улыбки получались особенно красивыми, лучезарными. Больше всего заказы поступали на солнечные улыбки медового цвета. Звуковые улыбки тоже были в ходу. Тот, кто носил их, мог передавать любимому человеку всё, что чувствовал. Слова в таком случае совершенно не требовались, да и как обычно они лишь искажали весь смысл, чем передавали его. Наверно, память любого хранила глубоко в себе тот удивительный мир, когда все были одни целым, связанные в гармоничное единство.
Он пробовал шить холодные улыбки. Как-то пришёл к нему странный клиент, попросив холодную улыбку. Отказывать клиенту дурной тон, потому он принялся за работу. Далась он ему нелегко. Потребовалось призвать в свой мир метель, и всю ночь до утра он сшивал ею холодную ткань. Получилась улыбка прекрасной. Белоснежной, навевая на сердце холод. Он не оставлял её на солнечных нитях, иначе она бы растаяла. Он положил её в холодный родник, отчего улыбка на утро затвердела. То, что и требовалось. Пока он её создавал, его сердце сжималось много раз. Он вспоминал, когда ему было холодно от других душ, от их непонимания. Он вспоминал всё детство, глубоко нырял в океан и вытаскивал самые забытые камни. Работа оказалась очень трудной. Тело ныло, душа сворачивалась в острый комок, неприятно вонзая в его существо тончайшие иглы. Он попросил большую плату за эту улыбку. Любовь, бескорыстную, долготерпимую любовь. Клиент не смог заплатить такую цену и улыбка осталась у создателя. В какой-то миг он даже хотел её подарить, но вовремя смекнул, что его порыв совершенно безумен, ведь мирское равновесие должно сохраняться и уж точно не ему вмешиваться в его нарушение. Больше он не принимал заказы на фальшивые улыбки.
До рассвета вполне хватало времени на всю работу, полученную за день. Заказы поступали к нему исправно. Он привык много работать, потому что создание улыбок – единственное занятие, которое он мастерски научился выполнять ещё с детства. Тогда мало кто его понимал, правда находилась пара-тройка друзей детства, немного приближенных к нему. В основном его мир люди боялись, поскольку его образ существования многих повергал в шок. Не зная как обращаться с ним, чаще всего по неосторожности или ещё чаще из-за страха перед неизвестным, они его предавали. Когда-то в детстве вход в его мир был широким. Узнать его мог каждый, достаточно приблизиться и что-то сказать. Что-то простое, незатейливое. Что-то вроде «привет», и дверца распахивалась почти настежь. Прохожих привлекал свет, струящийся сквозь дверь. Яркий, но не слепящий, а насыщенный красками. И душистый. Он источал аромат детства со сладким привкусом чудес. Тот, кто заходил в мир, ошарашено смотрел по сторонам. Он попадал на берег нескончаемого океана. Волны, что вылизывали берег, оставляя стеклышки, камешки, ракушки. Где-то в вышине висело солнце. Живое мощное светило настоящего тепла, настоящей жизни. Здесь звучала музыка. Но никакого больше не было. Тот, кто пытался крикнуть, ловил в ладони эхо своего голоса. Другие бросали камни в воду. Третьи что-то чертили на песке, но волна тут же смывала любую запись.